* Васко Лейтау, провалил экзамен, врачом не стал, но своим тетушкам (которые оплачивали его учебу и жизнь в столице) написал, что экзамен сдал с триумфом и надеется, что они не пожалеют об этом. Он уведомил в письме и своих домашних: «Но мне нелегко: я чувствую себя одиноким, а у тетушек, наверное, не будет желания и здоровья навещать меня. На будущее у меня есть только одно намерение: быть поближе к нашему дому и старикам, чтобы покой, воздвигнутый родителями, не рухнул под натиском этих самых чувств». Тетушки и до этого охотно навещали племянника, и, когда у него случались денежные затруднения, помогали ему. Потом редко, почти никогда. Но что же заставило его написать им так кардинально изменить свое будущее? «Но мне трудно: я чувствую себя одинокий, а тетушки, наверное…» Да, одиночество. Сначала был Париж, потом Берлин, теперь вот Мадрид. Можно было бы предположить, что эта такая благородная и возвышенная любовь к женщине с характером! Но мы же знаем, как в этот самый «характер» верила тетя, бывшая как-никак его родной матерью. Когда у нее и тети спрашивали, каких вестей они ждут от португальского племянника (она воспитала племянника по всем французским правилам – и в католической вере, и в консервативных семейных устоях) – всегда отвечала: – Я жду сына, а он не приходит. Не говорит, что вернулся. Значит, опять у него дела! А как же иначе. Если человек был чужой и равнодушный, то не требовалось особой проницательности, чтобы увидеть в нем: «а ведь он не любит меня так, как я люблю его»… Поэтому он и «чувствовал себя одинокими». Он всегда оставался «чужим»… Думаю, что рано или поздно он все-таки доигрался до куража, до сумасшествия. И горько сожалел, что когда-то вернулся. Уже зная все из писем, которые писал нам, когда мы еще были в Париже. Как в ответ на каждое из них следовал ответ: «Я не пишу так часто, как раньше. Все мои мысли поглощены другим, и я пока не смею писать вам обо всем. Но думаю я о вас с такой тоской, что себя теперь не узнаю».