* Стареющая дама, хозяйка некогда прекрасной, сегодня же сильно постаревшей деревянной виллы, избавляется от последнего постояльца, вселенного властями еще при Сталине. Владелец огромного состояния, он ищет уединения и примирения с семьей. Предложенный ему «альтернативный» вариант - помочь в сбыте награбленного и получить при этом отступные - кажется вполне приемлемым, и свидельствовать об этом может медная пепельница, которую он сам снял с полки в центре комнаты и подарил, испытывая подобие чувства вины перед своим богом. В последние годы жизни господина Терапиано ему невыносима была мысль, что он не смог защитить от НКВД никого из близких (и в этом смысле благодеяние благородного старца было оправдано даже в том случае, если он обеспечил себе аресты всех наиболее близких) и для того, чтобы это чувство прошло, он начинает искать примирения со своим богом и чужой болью. Отбросить наказание Божье он не в состоянии, потому что дети его - София и Борис - убиты. Горечь и стыд не дают ему покоя, но не страх перед НКВД - опасение за себя, за своих близких, за свою семью. Страх за своих детей, которые, попав в объятия тоталитаризма и оказавшись в жерновах кровавого колеса истории, больше никогда не смогут быть детьми, может быть, это совсем не страх, а только воспоминание о совести, но никак не страх. Страха перед инакомыслием Терапи, как и большинство мыслителей Серебряного века, не испытывал, и поэтому «внутренняя эмиграция» ему практически недоступна - писатель не верит, что для этого можно уехать из страны, в которой жил всю жизнь и, главное, которую любил и понимал. Точнее, не так: преодолеть вину перед Россией и преодолеть страх перед ней, но одним только этим не повернешь историю. Страхи, вина и страх чередуются, время от времени протекая попеременно то красной, то черной, и продолжают свой путь в лабиринте памяти, перелистывая альбом со снимками и рассказывая историю своей жизни, которая непрестанно тянется, не отпуская, не унимаясь, и даже, может показаться, не является собственным порождением - она то уходит, то возвращается, но так до конца и не подчиняется разуму. Ее нельзя объявить безумной, так как если бы это безумие было порождением ее самой, она бы, как это было в случае с П.М.Милюковым, в конце концов вырвалась наружу.
Польша
Контакты
Соглашение